Я УБИТ В БЕЛОМ ДОМЕ
КТО ЗАМЕНИТ МЕНЯ?
Я убит подо Ржевом...
Александр Твардовский
Я убит в «Белом доме».
Я стоял до конца.
Я надеюсь, как должно
Вы отпели бойца?
Дни летят, как шальные,
То шурша, то звеня,
Но прошу вас, родные,
Не забудьте меня.
Ведь со мной были рядом
Весь народ, вся страна
В этом доме проклятом
На восьмом у окна.
Был он белым по праву,
Но, став чёрным тогда,
Он пребудет Кровавым
С той поры навсегда.
Я вначале был ранен,
А полпятого дня
Два омоновца пьяных
Пристрелили меня.
Я не стал признаваться,
Видя злость их и пыл,
В том, что мне восемнадцать,
Я ещё не любил.
Ведь они не щадили
И моложе, чем я.
Ныне все мы в могиле -
Нас большая семья.
В стенах Чёрного дома
Пламя жрало меня.
Всё там, словно солома,
Гибло в смерче огня.
Что вдали и что близко -
Всё огонь поглотил.
Там была и расписка,
Что я гроб оплатил.
Полный боли и гнева,
Пал я с мыслью о том,
Что вот так подо Ржевом
Дед мой в сорок втором.
Правда, больше он пожил
И сгубил его враг,
А меня уничтожил
Свой подлец и дурак.
Я сгорел в этом доме
На восьмом этаже.
Ничего больше, кроме
Тени в вашей душе.
Хоть частичку России
Заслонил я собой,
Но узнать был не в силе,
Чем закончился бой.
Если вы отступили,
Если бросили флаг,-
Как мне даже в могиле,
Даже мёртвому – как?
Как хотя бы немного
Обрести мне покой?
Как предстать перед Богом
В сердце с болью такой?
Если даже мне в душу
Его речи вошли:
- Против танков и пушек
Что вы, сын мой, могли?
Громких слов тут не надо,
Но – всегда вас табун -
Что ж не видел вас рядом,
Патриоты трибун?
А вот справа и слева
Ощущал всем нутром
Тех, кто пал подо Ржевом
В страшном сорок втором.
Наш союз не разрушат,
Мы – единый отряд.
Наши скорбные души
Над Россией парят.
Это левым и правым
Надо крепко бы знать,
Когда в доме Кровавом
Соберутся опять.
А убийц не укроет
Ни закон, ни броня...
Я убит в этом доме...
Кто заменит меня?
Но на радость Отчизне
И на горе врагу
Я желаю вам жизни.
Это всё, что могу.
Декабрь 1993
ТАНЕЦ НА КРОВИ
Через три дня после расстрела Дома советов в Большом театре состоялся праздничный спектакль. На нём присутствовали Б.Ельцин, В.Черномырдин, П.Грачёв, В.Ерин и другие организаторы расстрела.
Я не могу забыть доныне
Рассказ, известный мне давно:
Как немцы в радиокабине
Блаженно слушали Гуно.
О, «Фауст»! Широко, свободно
Через динамик льётся он.
И шепчут фрицы: «Превосходно!..»
И взгляд их влагой замутнён.
Как в небесах витали немцы,
Восторг в душе у них горел…
А за стеной – в крови Освенцим.
Глушили музыкой расстрел…
С тех пор прошло всего полвека.
И вот опять. Но в этот раз –
Всё гласно! Всё для человека!
Всё для ушей его и глаз!
Иные дни – иные песни.
Освенцим, и какой притом,
Теперь устроили на Пресне –
Расстреливали «Белый дом»…
А вскоре, расфуфырясь модно,
Все упыри сползлись в Большой.
И вновь шептали: «Превосходно!..»
И ликовали всей душой.
Но не Гуно такие чувства
В них разбудил сегодня, нет.
Убийц любимое искусство
Теперь не опера - балет.
Для похорон Страны Советской,
Державы света и любви,
Избрали бенефис Плисецкой,
И стал он «Танцем на крови».
Октябрь 1993.
ВОЗМЕЗДИЕ
Письмо генерал-майору Борису Полякову, командиру 4-й гвардейской Кантемировскойтанковой дивизии, отличившейся 4 октября 1993 года при артобстреле Дома советов.
Как живётся вам, герр генерал Поляков,
В вашей тёплой с охраной у входа квартире?
Как жена? Как детишки? Достаток каков?
Что тревожит, что радует вас в этом мире?
Вы довольны ли мздою, отваленной вам,
Из народной казны за народные жизни?
Или надо ещё поднатужиться нам –
Всей слезами и кровью залитой отчизне?
А довольны ли ими полученной мздой
Сослуживцы, что били по «Белому дому»? –
Офицеры Ермолин, Брулевич, Рудой.
Или надо накинуть, допустим, Рудому?
А повышен ли в звании Серебряков?
Неужели всё те же погоны майора?
А напарник-убийца кретин Петраков?
Ну, а вся остальная кровавая свора?
А Евневич, Таманской гвардейской комдив,
Навещает ли вас, боевого собрата?
Не судачите ль с ним, по стакану хватив,
Что всё ближе тот день, когда грянет расплата?
Говорят, что запил капитан Башмаков,
Будто спятил от страха полковник Баканов.
Или это лишь выдумки для простаков,
Тщетно ищущих совесть в душе истуканов?
Ну, а сладко ли вам, боевой генерал,
С боевою подругой в двуспальной постели?
Иль мешает вам голос, который орал:
- В плен не брать! Даже если б они захотели!
Или видится вам, лишь глаза призакрыл,
С выражением смертного страха и боли
Девятнадцатилетний студентик Кирилл
И шестнадцатилетняя школьница Оля?
Вы не стары сейчас, вы пока что нужны,
Но настанет пора и отправят в отставку,
И захочется вам позабыть свои сны,
Тихо выйти во двор и присесть там на лавку.
А потом захотите и к тем старикам,
Что «козла» во дворе забивают часами.
Это отдых уму и усталым глазам,
По которому вы столковались и сами.
Подойдёте, приветливо вскинете бровь,
О желании сблизиться скажете взглядом,
Но на ваших руках вдруг увидят все кровь,
И никто не захочет сидеть с вами рядом.
Хоть никто вам при этом не бросит в глаза
Возмущенного, резкого, гневного слова,
Но по лицам как будто метнётся гроза
И поспешно оставят вас, будто чумного.
Вы возмездье страны заслужили давно.
Вам Иуда и Власов – достойная пара.
Но когда старика не берут в домино,
Это, может быть, самая страшная кара.
Хоть в глаза вас никто до сих пор не корил,
Но какая у вас проклятущая доля!
Вот стемнеет, и снова – студентик Кирилл
И шестнадцатилетняя школьница Оля…
Вот и всё, что хотел вам сказать, генерал,
Это ныло во мне, словно старая рана.
Ты гвардейской дивизии славу продал.
Получи на прощанье плевок ветерана.
19 января 1994
*
АГАСФЕР
Настанет день и встретятся они –
Два командира легендарной части.
Один им стал в суровый час войны,
Другой теперь, при этой подлой власти.
Один – бесстрашный Родины слуга,
Не зря отмечен был Звездой Героя.
Другой – питомец нынешнего строя,
Ему своя лишь шкура дорога.
Полубояров – имя одного.
Уж десять лет, как он лежит в могиле.
Другой в цветущем возрасте и силе.
Не приведи Господь вам знать его.
Ведь это он, за ельцинскую мзду
К восторгу окуджав, дельцов и банков
Наш Дом Советов расстрелял из танков,
За что ответит грозному суду.
А эти танки – внуки танков тех,
Что в жаркий бой водил Полубояров,
Враги бежали от его ударов,
Ему везде сопутствовал успех.
Досель об этом помнит Халхин-Гол,
И Дрезден, и площади Берлина.
Против его стремительного клина
Противник беззащитен был и гол…
И вот их встреча. Это где ж? Да там,
Откуда никому уж нет возврата,
Когда придёт, пусть неизвестна дата,
Туда второй за первым по пятам.
И первый скажет: - Я из туляков.
Я кантемировец. А ты кто и откуда?
- А я,- второй ответит,- Поляков…
- Ах, Поляков!.. Тот ельцинский Иуда!
- Ведь это ты дивизию мою
Завел в трясину вечного позора!
Защитник Ельцина, предателя и вора,
Танкист, не бывший в танковом бою…
Услышит эти речи сам Господь
И всем нам для науки и примера
Вернёт убийце душу, кровь и плоть
И в гневе даст бессмертье Агасфера.
И побредёт сей новый Вечный Жид
Под град плевков, насмешек и ударов…
А Павел Павлович Полубояров
В могиле честной, как святой, лежит.
Март-апрель 1994
